Камнев Виктор Иванович (11.11.1919 — 26.07.2003)

Камнев В. И.

Камнев Виктор Иванович родился 11 ноября 1919 года в селе Фокино Воротынского района Горьковской области. С 1941 по 1945 годы в составе редакции фронтовой газеты «Боевой путь» воевал на Калининском, 1-м и 2-м Украинском фронтах, участник обороны Севастополя и взятия Берлина. 9 мая 1945 года встретил в Праге.

За участие в Великой Отечественной войне награжден орденом Красной Звезды и медалями «За взятие Берлина» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне, а также юбилейными и памятным и медалями. В 1955 году окончил Военно-политическую академию имени В. И. Ленина в г. Москве и до 1971 года служил в группе Советский войск в Германии. Закончил службу в звании подполковника.

В 1948–1949 гг. был редактором газеты «Ленинский путь» в с. Наруксово.

 

Редакция газеты «Ленинский путь». 1949 год

… В Наруксове надо было принять редакцию и определиться с квартирой. Поэтому я поехал один. Семья осталась в Воротынце. Район был новый и квартирами не располагал. Но в здании редакции оказалась свободной небольшая комната с русской печью и подтопком. В этой комнатке я и решил обосноваться. Районное начальство приняло нормально, пообещав во всем помогать. Познакомился я с коллективом редакции и типографии, выпустил несколько номеров «Ленинского пути». Словом, почувствовал себя на новом месте своим.

Газета выходила один раз в неделю. Делалась двумя журналистами: секретарем редакции Яшей Дерябиным и мной. Основным поставщиком материалов был сам редактор, а Яша, как это было заведено до меня, выполнял техническую работу — вычитывал гранки и саму газету, изредка готовил кое-какие материалы.

Партийные работники

Первым секретарем райкома партии был Василий Михайлович Суслов — участник гражданской войны, награжденный орденом Красного знамени. Я почему-то не думаю, что он во всем был согласен с генеральной линией партии. Но проводил ее в жизнь твердо и неукоснительно, ибо понимал, что иначе нельзя.

Вторым секретарем был Малышев — имя и отчество не помню. Как и откуда он появился здесь, не знаю. Какими-то особенностями, присущими партийному работнику, не обладал, просто повторял то, что говорил в свое время первый, был требовательным и взыскательным.

Третьим секретарем был Анатолий Иванович Сурыгин — самый культурный и вежливый, способный без выкриков и грубостей добиваться действенности своих выступлений. За это его ценили и уважали. Он и стал моим любимым секретарем. Иногда мы вместе с ним ездили в командировки. Председателем райисполкома был Иван Петрович Михайлов. Выступая на районных собраниях, любил повторять:

— Товарищи, в этом году райком объявил мне уже двенадцать или тринадцать выговоров, а я, как видите, все еще жив.

Из других районных руководителей ближе всех прочих я был связан с начальником КГБ Виктором Арефьевым. Не я искал этого знакомства, а он. Почему? Не знаю. Могу только догадываться. Скорей всего, он позвонил в Воротынец и поинтересовался моим, так сказать, социальным и политическим положением. На меня, как мне кажется, никаких отрицательных данных не могло быть. А ему тоже надо было с кем-то дружить. Вот и пригласил к себе. На столе появилась бутылка коньячка, закуска, и мы в порядке знакомства неплохо посидели, поговорили о том, о сём, а после этого стали перезваниваться, договариваться о совместных поездках по его клиентам. Они нас неплохо принимали, обратной дорогой делились впечатлениями.

Крупный рогатый скот «висел на плетнях»

На первых порах работать было очень трудно. Бывший редактор бесследно скрылся и никакого авторского актива не оставил. Секретарь редакции Яша Дерябин его тоже не имел. А без актива работать невозможно. Пришлось создавать его заново, на что ушло много времени. Мало-помалу актив стал расти.

В дальнейшем я стал думать о том, какие злободневные темы следовало бы поднять и вести более-менее продолжительное время. По всем этим вопросам советовался в райкоме партии, в сельхозотделе, с активистами колхозов, по времени все увязывая с сезонными работами. И дело пошло. На нас обратила внимание областная газета «Горьковская правда», дав несколько кратких информаций под рубрикой «По страницам районных газет».

Теперь уже не помню, в ноябре или в декабре 1948 года состоялась районная отчетно-выборная партийная конференция, на которой пришлось выступить и мне. Я полагал, что основу отчетного доклада должен составить анализ работы партийных организаций по выполнению государственных задач и тем о жизни и деятельности района. Но в докладе речь шла, в основном, о работе колхозов, партийная жизнь была отражена слабо. Не была отражена партийно-политическая и воспитательная работа с отдельными категориями людей. Почти ничего не было сказано и о районной газете. Все это и составило основу моих критических замечаний. Наверное, не совсем удобно говорить о себе, но скажу. Моему выступлению были посвящены самые громкие аплодисменты участников конференции. Они же почти единогласно отдали свои голоса за избрание меня кандидатом в члены бюро райкома партии. В некоторой степени это положительно повлияло и на мою редакторскую работу — возросло количество добровольных авторов газеты.

Зимой 1949 года в ЦК КПСС поступило письмо моряка Северного флота, призванного из села Садовка. В родном крае он побывал в отпуске и то, что он увидел в своем колхозе, его крайне возмутило. Об этом он и написал секретарю ЦК КПСС А. А. Андрееву. Посоветовал приехать в Горький и создать комиссию, которая бы разобралась в положении садовского колхоза и помогла ему.

Приехавшая в Садовку комиссия пришла в ужас: крупный рогатый скот «висел на плетнях», лошади тоже не могли стоять на ногах, овцы влачили жалкое существование. К весеннему севу не было семян. Об этом пришлось доложить тов. Андрееву, после чего колхозу была выделена солидная ссуда. На эти деньги в одной из Прибалтийских республик купили, если память не изменяет, 16 тяжеловозов. Но и они не терпели бескормицу. В близлежащих колхозах достали, где по возу, где по два воза сена и соломы, чтобы их поддержать. Но кормить надо было и крупный рогатый скот, и овец. До весеннего сева тяжеловозы кое-как дожили, но работать, как при хорошей кормежке, не смогли.

По соседству с Садовкой расположено село Дубровка. В здешнем колхозе я побывал как уполномоченный райкома партии и увидел, как бесталанные руководители района обирают этот колхоз. Здесь был выращен хороший урожай зерновых. Возглавлял артель довольно привлекательный по внешнему виду и по делам Николай Иванович Доронин.

— Приехали подгонять? — здороваясь со мной, спросил председатель, хитро улыбаясь.

— Погонщики вам не нужны, — ответил я на его усмешку. — Но и мне не мешает знать, как честные труженики заботятся о своем государстве.

— Будьте уверены, план выполним.

Я знал, во время войны лейтенант Доронин командовал взводом саперов. Он знал, что сапер ошибается один раз. Этого правила придерживался и во взаимоотношениях с колхозниками. Несмотря на строжайший запрет, вел двойную бухгалтерию: одна работала в интересах государства, вторая — в интересах колхозников. Это хранилось в строжайшей тайне от райкома. Так решили бывшие фронтовики, обсудив ситуацию. Тогда же они дали слово работать честно, добросовестно. У кого поднимется рука нарушить данное им обещание? Я тоже молчал.

Прошло несколько дней, и Дубровка рассчиталась с государством по выполнению плана хлебосдачи. Я возвратился в райцентр и доложил об этом райкому.

— Хорошо, молодец, — отозвался на мой доклад Малышев, — а теперь возвращайся туда за вторым планом.

Я попытался возразить, сославшись на то, что при таком подходе через год-два Дубровка будет отстающим хозяйством. Их, Суслова и Малышева, не интересовало, что будет с Дубровкой через год и два, им нужен был сиюминутный результат, чтобы их не сняли с работы, с секретарских окладов сегодня. Они дрожали от легкого дуновения ветра. Поэтому были слишком требовательны к людям и очень мало заботились о них. В этом, пожалуй, была их главная ошибка.

Другая состояла в том, что они очень слабо разбирались в искусстве. Мой друг и добрый товарищ по совместной работе в Воротынце прислал хорошую поэму о лесозащитных полосах, которых в районе было довольно много. Я воспринял ее как добротное произведение искусства и решил опубликовать, тем более что об этом мы писали очень мало. Кто-то из близких к первому прочитал ее в сигнальном номере и увидел в ней «допотопные» имена вроде Профа и Соломона, которые постоянно спорят между собой: нужны лесозащитные полосы или не нужны, и решил этот номер газеты запретить, а редактору сделать внушение.

Решение первого секретаря меня не удовлетворило. Экземпляр газеты с краткой запиской я отправил автору поэмы. И вскоре получил положительную оценку произведения, подписанную руководителем областной писательской организации. Тут же отнес документ второму секретарю райкома, демонстративно положив на стол, а не отдав в руки. Малышев прочитал и, пожимая мне руку, сказал:

— Мы извиняемся перед тобой, Виктор Иванович. Спасибо тебе.

Так я впервые был назван по имени-отчеству, а не товарищем Камневым.

Была и третья причина жандармского усердия секретарей райкомов. Сталин подкупал их, выплачивая второй оклад. С первого платились налоги и членские партийные взносы, второй выдавался чистоганом. Конечно, были среди них и культурные, хорошо образованные люди, как, например, Анатолий Иванович Сурыгин, но далеко не все.

В дальнейшем работа моя шла более-менее нормально. Каких-то замечаний со стороны райкома и райисполкома редакция и я не имели. Но надвигалась гроза и довольно мощная.

Пожар

Приближалось семидесятилетие Сталина. Печать, в том числе и мы, готовилась к этому, как тогда писали, всенародному празднику. Немногим ранее в районе был открыт магазин КОГИЗа — Книготоргового Объединения Государственных Изданий. Предполагалось, что он будет открыт в помещении районной газеты, так как у нас имелась свободная комната. Для магазина она была маловата, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Зная о том, что при редакциях и типографиях посторонних организаций или учреждений быть не должно, я категорически возражал против этого, но моим «начальником» был райком партии, который и настоял на открытии магазина именно у нас. Я был вынужден согласиться.

20 декабря 1949 года редакция готовила номер, посвященный годовщине вождя всех народов, а заведующий магазином поздним вечером привез свежие товары и в спешке их выгружал, тюки и коробки в рогожной упаковке привалил к подтопку.

Печатать номер газеты мы начали в пятом часу утра. Я в последний раз его посмотрел и пошел отдыхать. В это время техничка сидела возле магазинного подтопка, дожидаясь, когда прогорят дрова. Почти следом за мной ушла и она.

Жена и дочурка спали. Я быстренько снял с себя верхнюю одежду, забрался к стенке и сразу же уснул. Вскоре жена меня разбудила, сказав, что в стену стучат и кричат, что редакция горит.

Я перепрыгнул через жену, чуть не уронив коляску дочурки, кое-что накинул на себя, не думая о том, что на дворе зима, и быстро выскочил в общий коридор. Увидел сквозь щели, что в магазине бушевало пламя.

— Срывайте, чем можно, запор магазина, идите за продавцом, — крикнул я и бросился к телефону. Звоню в пожарную — там молчок. Обращаюсь к разбуженной телефонистке и непрерывно говорю:

— Соедините меня с пожарными.

Наконец, отозвался непроснувшийся и, кажется, глухой пожарный.

Я кипячусь, бушую, но на мою нервозность никто не реагирует. Наконец, подошел кто-то проснувшийся. Спрашиваю, где еще есть пожарные машины и, если есть, прошу срочно вызвать: горит редакция районной газеты.

Тут из депо пришла своя пожарная машина, но без воды: в нашей яме она замерзла. За ней подъехала машина с завода дубовых экстрактов. Побрызгала чуть-чуть и затихла: воды в ней было с гулькин нос. А огонь полыхал вовсю.

На пожар, да еще в такое утро, собралось все руководство района и, естественно, население Наруксова. Никто ничем помочь уже не мог. Я, стоя рядом с руководством района, наблюдал, как пламя из центра распространяется по периметру здания: без дыма, сплошной лавиной огня, поднимаясь кверху. Подошел к первому и спросил разрешения уйти к своей семье.

— Иди, — сухо ответил мне Суслов.

Жена с дочкой на руках стояла на углу здания, в котором располагалось наше жилье. Убедившись, что они одеты, я побежал в квартиру. Успел вытащить из нее сундучок, пошел во второй раз. Наткнулся на чемоданчик, привезенный с фронта, еще на один, который оказался пустым. В дыму еще пошарил по углам, но, чувствуя, что задыхаюсь, быстро вышел. Как мог, успокоил жену, сказав, что люди нам помогут.

В это время дядя Гриша с сыном вывели быка из сарая и поехали собирать погорельцам, кто что может дать. Редакционная техничка с дочкой стали оклеивать газетами стены пустовавшего рядом с редакцией деревянного дома, в котором мы могли бы разместиться. Я об этом узнал, когда дядя Гриша с сыном подъехали к этому дому и стали выгружать то, что им удалось собрать. Соседи нам здорово помогли в тяжелую минуту. Когда просил помощь у партийных и советских органов, не нашлось ничего.

Когда все сгорело, пожар потух сам собой.

Пожарная служба к такому развитию событий оказалась не готова: на вызов, хоть и с опозданием, приехало несколько пожарных машин, а пожар потушить не смогли: в них не было воды!

По поводу пожара меня пригласили на допрос в МВД, а затем в КГБ. Рассказал все, что мог. Допрашивали и других работников. Первый секретарь райкома партии, знавший уже о допросах в органах, вызвал к себе:

— Виктор Иванович, мы с тобой оба партийцы. Ты защищал советскую власть во время минувшей войны, я в гражданскую, а враги, как знаешь, у нас еще остались. И, надо полагать, какое-то время еще будут. Так я хочу спросить тебя: не Дерябин ли поджег здание редакции? Слишком уж подозрительный он человек! Может, сошлемся на него? Скажем, что он, и делу конец?

— Нет, Василий Михайлович, он всю эту ночь находился в редакции, был рядом со мной. Не там вы врагов ищете. А Дерябин просто стеснительный, очень выдержанный, умеющий держать себя в рамках скромности. И то, что говорят о нем, — обыкновенные сплетни.

— А правду говорят, что вы снова в армию собираетесь?

— Пока я еще не просился, но если предложат, то, пожалуй, пойду. Если вы помните, я просил вас помочь мне и моей семье. Вы отказали. Обком партии тоже отказал. А у меня почти все, даже зарплата, сгорело. Как же мне и моей семье жить-то?

— Ну-ну, смотри…

Когда шли допросы, техничка Анна Ивановна с дочкой Настенькой оклеили пустовавший домишко, притащили туда обгоревшую бумагу и постелили на протопленную печку. Я поднял на нее дочуркину коляску и подвесил к потолку. Наконец, мы заняли свои «плацкартные» места.

Как только я погасил свет, по полу затопали крысы. Забраться к нам на печку для них труда не составляло, поэтому мы боялись за дочурку. В ту страшную ночь так и не уснули, разве что под утро. А днем я, чем мог, заделал дыры и щели, и вторая ночь прошла более-менее спокойно.

Через несколько дней в кабинете первого секретаря райкома, где мы с ним беседовали, состоялось заседание бюро.

— Товарищи, за последнее время в районе сгорело полсела Мадаево, контора МТС и вот редакция с магазином КОГИЗа. У кого какие будут выводы?

Выступили начальник МВД и начальник КГБ. Они заявили, что, в основном, повинен заведующий магазином, но и он не поджигал, а безответственно отнесся к выгрузке товара. За пожар, возникший в здании редакции, предложили объявить выговор редактору.

— За пожар в Мадаево мы вообще никого не наказали, за контору МТС объявили выговор ее директору. До каких пор мы так легко будем требовать с виновников таких пожаров, как последний?! Объявить редактору газеты строгий выговор с предупреждением и с занесением в учетную карточку!

Выступавших больше не было. Я мог бы, конечно, выступить и сказать, что пожар возник не в редакции, а в магазине. Что магазин разместили в здании редакции по приказу первого секретаря райкома партии вопреки установленному положению. Но не был искушен в вопросах партийной этики, поэтому, будучи невиновным, жестоко пострадал. Будь я смелее, дело, скорей всего, закончилось бы наказанием первого секретаря. Но, во-первых, отстаивать свои права надо было уметь, и, во-вторых, это мои сегодняшние суждения. Тогда я гордился тем, что, возможно, спас Яшу Дерябина, честного человека, с которым мы и продолжали трудиться.

Снова в армию

Пока первый секретарь решал вопрос с выпуском газеты, я зашел в военкомат.

— С переживанием, но по-дружески приветствуем погорельца, — встретил меня военком. — А мы уж сами хотели приглашать. — И предложил писать рапорт о вступлении в Вооруженные Силы.

— Иди и советуйся с женой. Хватит чужой пиджак носить, а мы как раз и оденем. И ей с ребенком будет полегче.

Через несколько дней мы с ребенком были на станции Ужовка, где произошло интересное событие. Я сидел на станции в комнате для руководящего состава. Вечером туда заглянул первый секретарь наруксовского райкома Василий Михайлович Суслов. Достал из кармана шубы бутылку водки, кусок колбасы и хлеб.

— Пришел тебя проводить и попросить прощения.

— Спасибо.

— Ты уж извини меня. Слишком горячим я стал, поэтому и поступил с тобой так строго.

— Ничего, Василий Михайлович, в народе говорят: что ни делается, все к лучшему.

Мы по стаканчику выпили и закусили. Он налил еще по стопке.

— Знаю, изрядно подпортил тебе жизнь, а теперь вот желаю всего доброго. Главное, учись защищаться от таких, как я. Еще раз всего самого доброго.

— Спасибо за совет, Василий Михайлович. Вам тоже всего самого хорошего.

Мы выпили по последней и распрощались. Через полчаса подошел поезд, и утром следующего дня мы были в Горьком…

Добавить комментарий